Гучков, Родзянко, Рузский: измена, трусость и обман

Как известно, после отречения от престола Николай II записал в дневнике: «Кругом измена и трусость и обман!». Отречение было делом рук всего нескольких человек, и трое главных из них странным образом соответствуют этим трем причинам отречения, названным Государем.Измена. А. И. Гучков, в свое время убежденный сторонник Государя, к 1915 г. был на Него уже порядком обижен, энергично настраивал против Него общественное мнение и разрабатывал план государственного переворота. Только он, говоривший в эмиграции: «я был монархистом и остался монархистом и умру монархистом», хорошо знавший Государя, мог придумать этот план, в котором расчет делался на самые рыцарские стороны Его характера. Гучков знал, что если в Петрограде начнется бунт, Государь не сможет оставаться в безопасной Ставке. И если Ему докажут, что отречение от престола необходимо для блага России, то Он отречется. О предполагаемом отречении Гучков рассказывал всем встречным на всех углах и во всех подробностях. Он так и говорил, что для этого поезд Государя должен быть задержан на пути в Царское Село и что железнодорожные служащие поддерживают эту идею. Не говорил Гучков только одно – что перед отречением он собирается организовать еще и петроградский бунт, впоследствии названный «февральской революцией». Подготовка к бунту была налажена мастерски. Отделения созданного Гучковым военно-промышленного комитета существовали во всех крупных городах, при многих из них действовали выборные группы из рабочих военных заводов. Это было серьезное оружие, и Гучков был уверен, что контролирует его. Кроме того, он постоянно ездил на фронт и агитировал главнокомандующих за переворот, одновременно настраивая в свою пользу офицеров. Наконец, он оставался неизменным свадебным генералом на всех собраниях думской оппозиции. По-видимому, подготавливать переворот Гучкову нравилось больше, чем осуществлять его. Однако масоны, занимавшие крупные должности в военно-промышленном комитете (Коновалов и Терещенко), вовремя успели подключиться к плану Гучкова и составить с ним заговор, да так, что он и не заметил, что оказался связанным с тайным обществом. Сами масоны такой прекрасный план придумать бы не смогли. Гучков им был нужен, как Верховенскому был нужен Ставрогин – ведь зло неспособно творить. На самом деле именно они, а не Гучков, управляли военно-промышленным комитетом. Дождавшись осуществления переворота, они избавились от Гучкова, причем вновь таким образом, что он этого не заметил.
Трусость. М. В. Родзянко, председатель Государственной думы, прозванный за голос барабаном, а за фигуру самоваром, план переворота разрабатывать не хотел, да и не мог. Однако он находился под влиянием Гучкова и его масонских друзей и довольно часто действовал в их интересах. Родзянко, например, спровоцировал исключение из Думы Н. Е. Маркова, спокойные и остроумные речи которого резко выделялись на фоне общей думской предреволюционной паники. Характерно, что Марков был исключен в ноябре 1916 г., в разгар подготовки переворота, очевидно, чтобы не мешал. Родзянко перед самым переворотом частным порядком делал для не посвященных в заговор членов Государственной думы разъяснения относительно сроков: на весну 1917 г. запланировано наступление на фронте, «если Россия получит желанную победу из рук императора Николая, то власть его укрепится навсегда, поэтому накануне решительной и верной победы Дума должна спешить отнять у Государя власть, чтобы в России создалось впечатление, как будто победа дарована Думой». Родзянко 1 марта 1917 г. пытался задержать Государя на пути в Царское Село, послав Ему телеграмму с просьбой дождаться его приезда на станцию Дно, сам же никуда не ехал и тянул время, а задержать Государя на полпути было основным положением плана Гучкова. И. Л. Солоневич метко назвал Родзянку «слоном на побегушках». Но масоны влияли на председателя Думы еще и косвенно, через Совдеп, который только для вида был оппозицией Временному комитету Думы, а на самом деле руководители Совдепа – Чхеидзе, Керенский и Скобелев – состояли в одной масонской организации с Некрасовым и Коноваловым из Временного комитета. На переговорах с Совдепом Родзянко много кричал и стучал кулаком по столу, но в глубине души он испугался противодействия Совдепа и стал «праздновать труса», как выразился Милюков. В ночь на 2 марта 1917 г. в разговоре с ген. Рузским Родзянко уже настаивал на отречении Государя. Таким образом, после начала февральской революции первым об отречении заговорил не Гучков, от которого раньше одно это и было слышно, а Родзянко, монархист, у которого до конца жизни на столе стоял портрет Николая II.
При всем этом Родзянко не переставал уверять и ген. Рузского, и ген. Алексеева, что контролирует положение и что отречение Государя всех спасет.
Обман. Ген. Н. В. Рузский, к которому 1 марта 1917 г. приехал Государь, в заговор Гучкова посвящен не был и вообще был далек от политики. Но с приездом Государя Рузский понял, что наступает его звездный час. Из того же ночного разговора с Родзянкой он увидел, что Родзянко уже ни за что не отвечает и, очевидно, поглощен борьбой с какой-то силой. Рузский был человеком на редкость проницательным, к тому же Петроград долгое время находился в его ведении. Он догадался о существовании Совдепа и решил «сдаться на милость победителя», пожелав остальным того же. Но Государя было не так-то просто убедить: за день до этого у Него был с Рузским долгий идеологический спор, и Он совершенно отчетливо выразил мнение, что популярные общественные деятели не смогут управлять Россией. «Основная мысль государя была, что он для себя в своих интересах ничего не желает, ни за что не держится, но считает себя не вправе передать все дело управления Россией в руки людей, которые сегодня, будучи у власти, могут нанести величайший вред родине, а завтра умоют руки, ”подав с кабинетом в отставку”»; «он лично не держится за власть, но только не может принять решения против своей совести и, сложив с себя ответственность за течение дел перед людьми, не может считать, что он сам не ответственен перед Богом». Так Рузский впоследствии передавал слова Государя, сказанные еще тогда, когда об отречении не было и речи, а обсуждалось только ответственное министерство. Рузский видел, что переубедить Государя ему не удается. Тогда он пошел на ряд хитростей. Он, например, попросил Государя разрешить вернуть надежные войска, посланные в Петроград, под предлогом, что они бунтуются, приближаясь к очагу мятежа, хотя на самом деле ничего подобного не происходило. Он также попросил ген. Алексеева, пользовавшегося полным доверием Государя, произвести опрос главнокомандующих относительно отречения. При докладе Государю Рузский представил этот опрос личной инициативой Алексеева, демонстрируя неизбежность отречения и на всякий случай свалив ответственность на своего старого врага. Но хуже всего было указание Рузского на опасность, которой подвергалась семья Государя, находившаяся в Царском Селе, при продолжении революции. Рузский воспользовался тем, что Государь третий день не знал, что происходит в Царском Селе (потому что Рузский к своему аппарату Юза никого из императорского поезда не пускал), и организовал шантаж. Генерал стучал кулаком по столу в лучших традициях Родзянки и требовал отречения; Государь, несмотря ни на что, не давал никакого ответа, дожидаясь реакции главнокомандующих. Когда же все они, разагитированные Гучковым и Родзянко, единогласно попросили Государя для блага России отречься от престола, Он отрекся.
Приехав к Государю вечером 2 марта, Гучков, не зная, как старательно Рузский работал для дела революции, произнес длинную речь о пользе отречения и был немало удивлен тем, что Государь был уже и сам убежден в необходимости этого шага.
Ген. Рузский, как и двое других, называл себя убежденным монархистом. Но монархия не может существовать, когда «кругом измена и трусость и обман!»…

Наша страна. Февраль 2007 г.